Глава 25. ЦЗЭЯН

Цзэян странствовал в Чу.
Сановник И Цзе доложил об этом государю.
Но тот отказался его принять.
И Цзе вернулся домой.
Цзэян увиделся с Ван Го и сказал ему:
- Почему бы вам, учитель, не заговорить обо мне с государем?
Ван Го ответил:
- Мне не сравниться с Гун Юэсюем.
- А чем занимается Гун Юэсюй?
- Зимой ловит черепах в реке.
Летом отдыхает в горных лесах.
Когда прохожие расспрашивают его, отвечает: 
«Это мое жилище».
Если вас не сумел представить царю И Цзе, разве я сумею?
Мне далеко до И Цзе.
Ведь что за человек И Цзе!
Свойств нет, а знаниями не обделен.
Он не навязывает другим свою волю, а связями обладает.
Он не отказывается ни от чинов, ни от богатства.
Но не помогает людям ни добродетелью, ни дельным советом.
Страдающему от холода, он даст теплый плащ весной.
Страдающему от жажды поднесет зимой холодный ветер.
Чуский же царь обликом надменен и строг.
К провинившимся беспощаден, словно тигр.
Люди, не искушенные в великой хитрости.
Не обладающие великой праведностью, вряд ли смогут повлиять на него.
Мудрый, даже нуждаясь, заставляет домашних забыть о своей бедности.
Он так возвышен, что в его присутствии цари и знатные люди забывают о чинах и наградах.
Становятся скромными.
Он умеет разделить довольство и радость всех окружающих.
Он умеет быть заодно со всеми и при этом оберегать себя.
Даже без слов он поит людей гармонией.
Он всегда рядом с людьми.
Направляет их к добру.
Словно любящий отец, он каждого отводит в родной дом.
Сам же сохраняет покой и уединенность.
Так далек он от суетного человеческого ума.
Вот почему и говорю:
«Дождитесь Гун Юэсюя».

 Мудрый видит все связи между собой и другими в единстве.
Почему?
И сам не ведает, таков его характер.
Он принимает все превратности судьбы и берет себе в наставники Небо.
Люди же вслед называют его учителем.
Печально, что они в своих действиях не отличаются постоянством.
Не всегда соответствуют случаю, предоставляемому временем.
Что тут поделаешь!
Кто красив от природы, тому спешат поднести зеркало.
Ели бы ему не сказали бы, что он красив, он бы и не знал об этом.
Но независимо от того, узнал бы он про это или нет.
Услышал бы он о том, или нет, все равно бы радовался жизни до конца своих дней.
И люди бы любовались им без пресыщения.
Таков их характер.
Мудрый любит людей.
И люди зовут его мудрецом.
Если бы его так не называли, он бы и не узнал, что любит людей.
Узнал бы он про это или нет.
А только его любовь к людям все равно бы не уменьшилась до самой смерти.
Люди бы наслаждались ей все это время.
Такова их природа.

 Родное царство.
Родная столица.
Посмотришь на них, и бурная радость наполнит сердце!
Пусть даже от них остались одни могильные курганы, заросшие лесом.
Все же девять из десяти, возвратившиеся в родные места, будут счастливы.
Тем более, если увидят уже когда-то виденное.
Услышат уже слышанное.
У них захватит дух, как если бы они свесились с башни высотой в десять саженей.

 Царь Жаньсян обрел центр.
Ту ось мира, вокруг которой вращается все сущее.
Следуя круговороту вещей, он не ведал ни конца, ни начала.
Ни секунды, ни дня.
Он с каждым днем превращался вместе с вещами.
А сам был един с тем, что не превращается.
Почему же на этом не остановился?
Тот, кто избирает своим учителем Небо, не способен учиться у Неба.
Кто живет с мыслями о вещах, с вещами и погибает.
Что тут поделаешь!
Мудрый не пытается владеть ни небесным, ни человеческим.
Он пребывает в том начале, которое само не началось.
В котором еще ничего не началось.
Он движется вместе со временем и ничего не портит. 
В действиях своих он безупречен и не знает поражений.
Объединяется с Путем.
И только.

 Тан вручил бразды правления начальнику дворцовой стражи Дэнхэну.
Сделал его своим наставником.
Он следовал за учителем, но не ограничивал себя из-за него.
Потому обрел способность достигать совершенства вместе с вещами.
Он прославился благодаря учителю.
Но его слава была только пустым добавлением к мудрым законам.
Так он смог осуществить две стороны правления.
Вот и Конфуций считал, что призвание наставника – 
«Истощить все свои помыслы».

 Царь Жунчэн сказал:
- Без дня не будет и года.
Без внутреннего не будет и внешнего.

 Вэйский царь Ин заключил клятвенный союз с царем Моу из Ци.
Когда Моу нарушил договор, Ин в гневе хотел послать человека убить его.
Об этом узнал командующий войском Гунсунь Янь и стал царя отговаривать:
- Государь, вы владеете десятью тысячами колесниц.
А собираетесь поручить месть одному человеку.
Я, Янь прошу вас дать мне двести тысяч воинов.
Я нападу на его царство.
Заберу в плен его людей.
Угоню его буйволов и коней.
Ему будет так жарко, что у него загорится спина.
Когда я захвачу его земли, он в страхе обратится в бегство.
Я настигну его и сломаю ему хребет.
Услышав эти слова, Цзы-цзы пристыдил воеводу:
- Строили высокую-превысокую стену.
А теперь, когда стена построена, решили ее сломать.
Это каторжный труд.
У нас уже семь лет не было войны.
Вот в чем опора для государя.
Янь сеет смуту, его нельзя слушать.
Услышав эти слова, Хуа-цзы обругал обоих:
- Тот, кто предлагает напасть на Ци – смутьян.
И тот, кто предлагает не нападать – смутьян.
Тот, кто называет смутьянами сторонников и противников нападения, тоже смутьян.
Царь спросил:
- Что же тогда делать?
Хуа-цзы ответил:
- Царь должен лишь стремиться найти свой Путь.
Услышав об этом, Творящий Благо представил царю Дай Цзиньжэня.
Тот спросил царя:
- Знаете ли вы, государь, что такое улитка?
- Конечно.
- На левом рожке улитки расположено царство Бодливых.
На правом рожке улитки расположено царство Диких.
Эти царства вечно воюют друг с другом.
Тела убитых валяются десятками тысяч.
Разбитого врага преследуют десять дней.
Потом еще пять.
Только потом возвращаются.
Царь воскликнул:
- Что за нелепость!
- Тогда позвольте мне, вашему слуге, рассказать нагляднее.
Подумайте, государь, о пространстве четырех сторон света и зенита с надиром.
Есть ли ему предел?
- Предела нет.
- Познав, как можно странствовать духом в беспредельном, обратимся теперь снова к 
известным царствам.
Они вроде существуют, а вроде и не существуют.
- Вроде так.
- Среди известных царств, есть царство Вэй.
В царстве Вэй находится столица Лян.
В столице Лян находитесь вы, государь.
Есть ли различие между вами, государь, и родом Диких?
- Вроде нет.
Тут гость вышел, а царь остался сидеть на троне в великом смятении.
Когда к нему подошел Творящий Благо, царь сказал:
-  Этот гость – великий человек.
Ни один мудрец не сравнится с ним.
Творящий Благо согласился:
- Когда дуют в отверстия флейты, слышится мелодия.
Когда дуют в отверстие ножен, слышится шипение.
Люди восхваляют Яо и Шуня.
Но Яо и Шунь пред Дай Цзиньжэнем – все равно, что шипение перед музыкой. 

  Конфуций пришел в Чу и остановился в доме торговца рисовым отваром у Муравьиного холма.
Его соседи - муж с женой, слуги и служанки поднялись на крышу дома.
Цзы-Лу спросил:
- Что делают там эти люди?
Конфуций ответил:
- Это челядь мудреца.
Тот человек похоронил себя среди людей.
Скрылся в пустынных просторах.
Голос его умолк, но помыслы его беспредельны.
Хотя его уста открываются, но сердце его безмолвствует.
Он бежит от света и в сердце не хочет потворствовать людям.
Он один из тех, кто «утонул на суше».
Цзы-Лу попросил разрешения позвать его, но Конфуций сказал:
- Не стоит.
Он знает меня, Цю, лучше, чем я сам.
Он знает, что я пришел в Чу.
Думает, что я буду добиваться приглашения от чуского царя.
Он считает меня болтуном.
Он постыдится слушать речи болтуна,.
А тем более с болтуном встречаться.
Разве он останется жить рядом со мной?
Цзы-Лу отправился с визитом в соседний дом, но он уже был пуст.

  Князь Чанъу сказал Цзы-Лао:
- Управляя государством, правитель не должен уподобляться землепашцу, который не рыхлит 
почву.
Заботясь о народе, он не должен уподобляться тому, кто во время прополки уничтожает 
ростки без разбору.
Прежде, когда я обрабатывал свое поле, я пахал небрежно.
Поле тоже небрежно вознаграждало меня.
Пропалывая посевы, я вырывал много хороших ростков.
Урожай мой был скуден.
Тогда я стал делать иначе.
Пахал глубоко.
Боронил, как следует.
И зерно уродилось обильно.
Пищи хватило на целый год.
Эти слова услышал Чжуан-цзы и сказал:
- Ныне многие обращаются со своим телом, как князь Чанъу обращался со своим полем.
Пренебрегают небесным в себе.
Извращают свою природу.
Разрушают свои чувства.
Губят свой дух.
У того, кто небрежно ухаживает за своей природой, в душе произрастают семена зла – похоть 
и ненависть.
Эти пороки прорастают в нас и, как сорняки, заглушают добрые посевы.
Поначалу они как бы и не искажают нашего облика.
Но потом то там, то здесь прорываются наружу.
От них появляются нарывы и язвы.
Сочится зловонный гной.
Вот так становится явной внутренняя болезнь.

 Бо Гу учился у Лао Даня. 
Через время попросил разрешения постранствовать по свету.
Лао Дань сказал:
- Оставь ты эту затею.
Поднебесная повсюду одинаковая.
Когда Бо Гу повторил свою просьбу, Лао Дань спросил:
- Откуда ты начнешь странствовать?
- Начну с Ци.
Пришел Бо Гу в Ци.
Увидел казненного.
Положил его тело надлежащим образом.
Накрыл его парадной одеждой и стал плакать над ним, взывая к Небу и причитая:
- О, сын мой!
Сын мой!
Поднебесную постигло великое бедствие.
Ты стал его первой жертвой.
Все говорят: 
«Не будь разбойником.
Не становись убийцей».
Но с тех пор, как возвели в ранг закона славу и позор, появились и пороки.
С того времени, как появилось имущество и товары, появились и тяжбы.
Ныне возвели в закон то, что ожесточает людей.
Накопили то, из чего возникают тяжбы.
Довели людей до крайности.
Лишили их покоя.
Разве можно сейчас отвратить это великое зло?
Древние государи за все доброе благодарили народ.
За все плохое ругали себя.
Все истинное видели в народе.
Все заблуждения находили в себе.
Поэтому, если погибал хоть один человек, они отрекались от власти и каялись.
Теперь же все не так.
Скрывают происшедшее.
Порицают незнающих о нем за глупость.
Отдают невыполнимые приказания.
Наказывают тех, кто не осмеливается выполнять их.
Устанавливают тяжкие обязанности.
Карают тех, кто с ними не справляется.
Посылают в дальний путь.
Наказывают тех, кто приходит с опозданием.
Люди же зная, что сил не хватит, заменяют их притворством.
Если правители становятся день ото дня все более лживыми, как могут не лицемерить их 
подданные!
Когда не хватает сил, притворяются.
Когда не хватает знаний, обманывают.
Когда не хватает денег, грабят.
Но кого же тогда можно обвинить за кражу?

 Говорят, Цюй Боюй к шестидесяти годам переменился шестьдесят раз.
То, что поначалу утверждал, в последствии отрицал.
Кто знает, не придется ли нам пятьдесят девять раз отрицать то, что сегодня мы почитаем 
за истину?
Все вещи из чего-то рождаются.
Но невозможно узреть их корень.
Они откуда-то приходят.
Но нельзя рассмотреть те врата.
Все люди почитают то, что знают благодаря своему знанию.
Но никто не знает, что такое знать, опираясь на то, что мы не знаем.
Как же не назвать это великим сомнением?
Но довольно!
Довольно!
От этого никуда не уйти.
Вот что называется «так и не так».

 Конфуций спросил у придворных летописцев Да Тао, Бо Чанцзяня и Чжи Вэя: 
- Почему покойный вэйский царь после смерти был наречен Разумным? 
Ведь он пьянствовал.
Предавался разврату.
Не вникал в дела правления.
Он выезжал на охоту с собаками, силками и арбалетами.
Но избегал встреч с другими государями.
Да Тао ответил:
- Именно поэтому он и был прозван Разумным.
Бо Чанцзянь добавил:
- У этого царя было три жены.
Он с ними купался в одной ванне.
Когда же по царским делам туда вошел Хронист Ю, царь схватил материю и распростер, будто 
крылья.
Столь беспутный, он стал таким почтительным при виде добродетельного.
Поэтому и назван посмертно Разумным. 
Последним заговорил Чжи Вэй:
- После смерти царя гадание о захоронении на родовом кладбище оказалось несчастливым.
Счастливым было гадание о захоронении на Песчаном холме.
Когда стали там рыть могилу, глубоко в земле нашли каменный гроб.
Очистив его, прочли на нем надпись, которая гласила:
«Нет доступа потомкам.
Царь Разумный займет его и в нем поселится».
Выходит, имя Разумный уже давно было предназначено для этого царя.
Как те двое могли знать об этом?

 Малое Знание спросило у Всех Примиряющего:
- Что значит «речи кварталов и селений»?
Всех Примиряющий ответил:
- По обычаю, в кварталах и селениях объединяются по десять фамилий и по сто имен.
В них различное соединяется в одно и рассматривается как подобное.
Если ты, к примеру, видишь в лошади сто частей, самой лошади у тебя не получится.
Если же лошадь стоит перед тобой, стоит со всей своей сотней частей.
То ты назовешь ее одним словом «лошадь».
Так холмы и горы, набирая понемногу высоты, превращаются в заоблачные пики.
Реки и озера, набирая понемногу воды, становятся необъятной водной ширью.
Великий человек, усваивая одно за другим частные мнения, становится беспристрастным.
Он остается господином всякому приходящему извне суждению.
Ни к одному из них не склоняется.
Внутри него есть контролер, который не позволяет исходящему мнению быть пристрастным.
Четыре времени года несут свойственную им погоду.
Небо же не высказывает пристрастия ни к одному из них.
Поэтому год завершается.
Каждое из Пяти дворцовых ведомств занимается предписанными ему обязанностями.
Если государь не оказывает ни одному из них особых почестей, в государстве сохраняется 
порядок.
Состояние войны или мира предполагает сопутствующие ему деяния.
Великий человек не благоволит ни тому, ни другому.
В результате его жизненные свойства сохраняются в целостности.
У каждой из тьмы вещей свои законы.
Но Путь беспристрастен, поэтому не обладает именем.
Не обладает именем, поэтому предается Недеянию.
Благодаря Недеянию в мире не остается ничего не сделанного.
У времени есть начало и конец.
Века несут свои перемены и превращения.
Счастье и беда приходят сплетенными воедино.
И даже в том, чему противятся, находят должное.
Все в мире идет своим путем.
То, что одни считают правильным, другие считают ошибочным.
Представь себе, что видишь перед собой широкий простор, где все вещи словно сливаются в 
одно.
Или вообрази, что смотришь на большую гору, где камни и деревья имеют общую основу.
Вот что такое «речи кварталов и селений».
Малое Знание спросило:
- В таком случае, можно ли сказать, что это и есть Путь?
Всех Примиряющий ответил:
- Нет.
Допустим, ведя счет всем вещам в мире, мы не останавливаемся на десяти тысячах.
И все же, условно говорим «десять тысяч» или «тьма».
Такое число означает у нас бесчисленное множество.
Небо и Земля – это самая большая в мире вещь.
Силы Инь и Ян – это самые общие в мире разновидности жизненной силы.
А Путь объемлет их беспристрастно.
Если мы воспользуемся этим словом для того, чтобы обозначить наибольшее в мире, это 
позволительно.
Но, приняв такое название, можем ли мы уподоблять его чему-нибудь?
Если мы будем делить его на все более мелкие части, то сделаем из него еще один пример
«собаки» или «лошади».
И еще дальше отойдем от истины.
Малое Знание спросило:
- Где же среди четырех сторон и шести полюсов света располагается то, из чего рождаются 
все вещи?
- Инь и Ян друг друга освещают.
Друг друга охватывают.
Друг друга уравновешивают.
Четыре времени года друг друга сменяют.
Друг друга порождают.
Друг друга убивают.
А вслед за ними являются людские пристрастия и отвращения.
Любовь и ненависть.
Вот тогда посредством спаривания самца и самки продлевается жизнь.
Покой и опасность друг друга сменяют.
Несчастье и счастье друг друга теснят.
Спешка и промедление определяют друг друга.
Объединение и распад формируют вещи.
Таковы вещи, чьи имена и сущность можно определить.
Чьи самые утонченные свойства можно вообразить.
Вещи последовательно воздействуют друг на друга по закону каждой из них.
Вращаясь по кругу, они порождают друг друга.
За тупиком открывается поворот.
Достигая предела, возвращаются обратно.
Подойдя к концу, начинают с начала.
Таков порядок, которым обладают вещи.
О котором можно сказать словами.
Который можно уловить знанием.
Он пронизывает мир вещей – и только.
Тот, кто обрел Путь, не стремится разыскать его конец.
Не пытается найти его начало.
Здесь лежит предел всякому обсуждению.
Малое Знание спросило:
- Кто из двух прав в своей сущности, а кто односторонен в своем суждении – 
Цзи Чэнь, говоря «ничто не действует», или Цзе-цзы, утверждая «нечто совершает»?
Всех Примиряющий ответил:
- Все люди знают, как кричит петух или лает собака.
Но как бы ни были обширны их знания, они не могут словами определить то, откуда выходят 
эти звуки.
Не могут постигнуть мыслью то, во что они превращаются.
Если устанавливать в понятии все более тонкие различия, вы придете к чему-то слишком 
утонченному для того, чтобы иметь для него меру.
Или к слишком великому, чтобы иметь что-то помимо него.
С понятиями «ничто не действует» и «ничто не совершает» мы все еще остаемся в мире вещей.
Хотя полагаем, что уже превзошли его.
«Нечто свершает» - это сущее.
«Ничто не действует» - это пустое.
То, что имеет «имя» и «сущность», пребывает среди вещей.
То, что не имеет ни «имени», ни «сущности» пребывает в пустоте между вещами.
Об этом можно говорить.
Об этом можно думать.
Но чем больше слов, тем дальше от Пути.
Еще не родившемуся не запретишь родиться.
Умирающему не помешаешь умереть.
Умирают и рождаются рядом, а закона жизни и смерти не разглядеть.
В мнениях «возможно воздействуют», «предается недеянию» сомнительно само допущение.
Когда я смотрю на его основание, оно уходит в беспредельность.
Когда я ищу его вершину, не могу увидеть конца.
О том, что не имеет конца и предела, нельзя ничего сказать.
Однако это существует вместе с вещами.
«Ничто не действует» и «нечто совершает» - это условие всякого высказывания.
Оно начинается и кончается вместе с вещами.
Пути не может ни быть, ни не быть.
«Путь» как обозначение указывает на то, благодаря чему мы можем идти.
«Нечто совершает» и «ничто не действует» - эти мнения связаны лишь с одной стороной вещей.
Разве внимают им люди глубоких мыслей?
Если бы слов было достаточно, то, проговорив целый день, смогли бы исчерпать Путь.
Поскольку слов не достаточно, то, проговорив целый день, можно исчерпать лишь вещи.
Путь – высшее для вещей.
Его не вместить ни в слова, ни в молчание.
Где нет ни слов, ни молчания – там все суждения исчерпывают себя.