Глава 6. УЧИТЕЛЬ.

Знать действие небесного и действие человеческого.
Вот истинное знание.
Тот, кому ведомо действие небесного, живет сам по себе.
Тот, кому ведомо действие человеческого, с помощью познания познанного упражняется в 
познании непознанного.
Прожить до предельного возраста, отпущенного Небом, и не погибнуть на полпути.
Вот торжество знания.
Это знание наиболее полно.
Но в нем есть изъян.
Знание, чтобы быть надежным, должно на что-то опираться.
То, на что оно опирается, крайне неопределенно.
Как знать, что именуемое нами небесным, не является человеческим?
А именуемое человеческим, не является небесным?
Только настоящий человек может обладать истинным знанием.
Кого же называют настоящим человеком?
Настоящий человек древности не противился одиночеству.
Не хвалился подвигами.
Не мечтал о будущем.
Ошибаясь, не раскаивался.
Поступив правильно, не впадал в самодовольство.
Поднимался на вершину без страха упасть.
Погружался в воду не боясь промокнуть.
Заходил в огонь, не думая об ожогах.
Своими познаниями он, даже умирая, мог восходить к Дао.
Настоящий человек древности спал без сновидений.
Просыпался без тревог.
Не утруждал себя поиском изысканной пищи.
Дыхание у него было глубоким, исходило из пяток.
Обычные же люди дышат горлом.
Когда их побеждают в споре, слова застревают у них в глотке, как будто их тошнит.
Чем сильнее страсти в человеке, тем меньше места остается для естественного начала.
Настоящий человек древности не переоценивал жизнь и не боялся смерти.
Не противился рождению в этом мире и не торопился уходить из него.
Равнодушно приходил, равнодушно возвращался.
Не забывал о том, что служило ему началом.
Не стремился к тому, что послужит концом.
Радовался подаренному.
Возвращая, терял интерес к этому.
Вот что значит не помогать Пути разумом.
Не подменять небесное человеческим.
Таков был настоящий человек.
Спокойный сердцем и ликом.
Возвышенный челом.
Прохлада исходила от него, точно от осени.
Тепло – точно от весны.
Радость и гнев его были естественны, как четыре времени года.
Жил сообразно со всем сущим.
Никто не ведал, где положен его предел.
Поэтому мудрый способен собрать войско и покорить государство, не утратив людской любви.
Способен распространить свои заслуги на много поколений не претендуя на людскую любовь.
Ибо тот, кто упивается своим пониманием вещей, не мудр.
Обладающий личными привязанностями не милосерден.
Ждущий удобного момента не добродетелен.
Взвешивающий полезное и вредное не благороден.
Теряющий себя в погоне за славой не благоразумен.
Губящий себя в ущерб истинному не достоин вести за собой людей.
Такие, как Ху Бусе, У Гуан, Бои, Шуци, Цзи-цзы, Сюй Ю, Шэньту Ди, Цзи Та служили другим.
Исполняли чужие желания, забывая о своих.

 Настоящий человек древности жил праведно и не старался угодить другим.
Вид у него был такой, словно он что-то ищет, но ничего не подбирал.
Любил одиночество, но на нем не настаивал.
Соблюдал чистоту, но не был одержим ею.

Безмятежный, все ему в радость.
Легкий на подъем, но без суеты.
Как скала, а излучал радушие.
Уверенный в себе, но без упрямства.
Приветливый, но без приторности.
Строгий, а с миром был в ладу.
Полный достоинства, не признавал ограничений.
Молчаливый, словно не имел рта.
Непостоянный, забывал собственные слова.

 

 Наказания считали телом.
Ритуалы – дополнением.
Знания – умением соответствовать обстоятельствам.
Добродетель – возможностью находить согласие с другими.
Опираться на наказания означает правильно применять казнь.
Подкреплять основу ритуалом означает учтиво вести себя в обществе.
Сделать знание умением действовать по обстоятельствам означает делать лишь то, чего 
нельзя не делать.
Считать добродетелью согласие с другими означает подниматься на вершину горы вместе со 
всеми, у кого есть ноги.
Труд поистине не легкий. 

 

 То, что любили настоящие люди, было единым.
То, что они не любили, тоже было единым.
Они были едины в своем единстве.
Были едины в отсутствии единства.
В своем единстве они были последователями небесного.
В отсутствии единства следовали человеческому.
Тот, в ком небесное и человеческое не противоборствуют, называется настоящим человеком.

 

 Жизнь и смерть – судьба.
Течение ее подобно смене дня и ночи.
То, что люди не могут осознать этого, относится к естеству вещей.
Одни видят своим отцом Небо и любят его.
Что же говорить о том, что стоит еще выше?
Другие видят только своего господина.
Считают его выше себя.
Они готовы за него умереть.
Что же говорить о подлинном владыке этого мира?

 

 Когда высыхает источник, рыбы поддерживают одна другую.
Собираются на мели.
Смачивают друг друга слюной.
Касаются жабрами.
Но лучше им забыть друг о друге в просторах рек и озер.
Восхвалять Яо и хулить Цзе хуже, чем предать их обоих забвению и идти по своему 
собственному Пути.

 

 Великий Ком дал мне тело.
Послал бремя моей жизни.
Даст мне отдых в старости.
Успокоит меня в смерти.
То, что сделало доброй мою жизнь, сделает доброй и мою смерть.

 

 Если прятать лодку в бухте, а холм в озере, покажется, что они надежно укрыты.
Но в полночь придет Силач и унесет все на своей спине.
Невежда даже ничего не заметит.
Если прятать малое в большом или большое в малом, оно все равно исчезнет.
Если спрятать Поднебесную в Поднебесной, то ей некуда будет деться.
Вот закон сохранения всех вещей.

 

 Великое счастье родиться в облике человека.
Неизмеримо радостнее осознавать, что впереди еще тысячи изменений без конца и предела.
Поэтому мудрый стремится туда, где ничего не теряется и все сущее доподлинно присутствует.
Для него одинаково хорошо погибнуть в молодости и дожить до старости.
Начинать и заканчивать.
Если люди берут его за образец, то, что говорить о том, кто стоит у начала всего 
сущего.      От кого зависит все развитие в целом?

 

Путь обладает реальностью и достоверностью.
Он не действует и не имеет облика.
Его можно воспринять, но нельзя взять.
Можно постичь, но нельзя увидеть.
Он сам себе и ствол и корень.
Существовал изначально прежде Неба и Земли.
Одухотворил богов и души предков.
Сотворил Небо и Землю.
Он выше зенита, а не высок.
Ниже надира, а не низок.
Существовал прежде Неба и Земли, а не стар.
Предшествовал самой отдаленной древности, а не дряхл.

 

Сивэй обрел его и держал в руках Небо и Землю.
Фу Си обрел его и постиг Мать жизненных сил.
Полярная Звезда обрела его и не меняет своего положения на небе.
Солнце и Луна обрели его и находятся в вечном движении.
Каньпэй обрел его и поднялся на гору Куньлунь.
Пинъи обрел его и погрузился в Великую реку.
Цзяньу обрел его и поселился на горе Тайшань.
Желтый Предок обрел его и вознесся в облака.
Чжуаньсюй обрел его и стал жить в Черном дворце.
Юйцян обрел его и нашел себе место на Северном Полюсе.
Мать Западных Царей обрела его и заняла престол на горе Шаогуан.
Никто не знает, что было началом Пути.
Никто не знает, что будет ему концом.
Пэнцзу обрел его и жил со времен царствования Шуня до эпохи Пяти Владык.
Фуюэ обрел его и стал советником царя У Дина.
Сделал его властителем всей Поднебесной.
После смерти попал на небеса и странствовал вместе со звездами.

 

 Цзы-Куй из Южного предместья спросил Женщину Цзюй:
- Вам уже много лет, но вы выглядите молодо.
Цвет вашего лица, как у ребенка.
Почему?
- Я узнала Путь.
- Можно ли научиться Пути?
- О нет, нельзя. Вы для этого не пригодны.
Знала я одного человека по имени Булян И .
Он обладал способностями истинного мудреца, но не знал Путь.
Я  знаю Путь, но не обладаю способностями мудрого.
Вот его бы я смогла научить.
Совсем нетрудно разъяснить Путь тому, кто наделен способностями мудрого.
Я бы сдерживала его и показывала ему.
Через три дня он сумел бы быть вне Поднебесной.
После того, как он научился бы быть вне Поднебесной, я бы снова сдерживала и подсказывала 
ему.
Через семь дней он научился бы быть вне вещей.
После этого я бы снова сдерживала и подсказывала.
Через девять дней он смог бы быть вне жизни.
Научившись быть вне жизни, он в сердце своем, стал бы ясным, как утренняя заря.
Став ясным, как утро, сумел бы увидеть Единое и Величайшее.
Увидев Единое, сумел бы быть вне прошлого и настоящего.
Утратив различие между прошлым и настоящим, смог бы попасть туда, где нет рождения и 
смерти.
Ведь то, что убивает жизнь, не умирает.
То, что рождает жизнь, не рождается.
Это то, что все провожает и все встречает.
Может создать, может разрушить.
Называют его покоем в движении.
Покой в движении означает, что все достигает завершенности через непрестанное волнение 
жизни.
Цзы-Куй спросил:
- Откуда вы все это узнали? 
- Я узнала это от Сына Писца.
Тот от Внука Чтеца.
Внук Чтеца перенял это от Ясного Взора.
Ясный Взор от Чуткого Уха.
Чуткое Ухо воспринял это от Неутомимого Труженика.
Тот от Сладкоголосого.
Сладкоголосый от Изначального Эфира.
Тот от Пустоты.
Пустота от Безначального.

 

 Цзы-Сы, Цзы-Юй, Цзы-Ли и Цзы-Лай разговорились между собой.
- Кто может представить небытие головой.
Жизнь – позвоночником.
Смерть – хвостом.
Кто понимает, что рождение и смерть, существование и гибель составляют единое целое, тот 
будет нам товарищем.
Все четверо посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Ни у кого из них в сердце не возникло возражений.
Они подружились.
Внезапно Цзы-Юй заболел.
Цзы-Сы пришел проведать его.
Больной сказал:
- Как величественно то, что творит вещи.
То, что сделало меня таким согбенным.
Спина его сгорбилась.
Плечи возвышались над макушкой.
Внутренности теснились в верхней части тела.
Подбородок касался пупка.
Пук волос на затылке смотрел прямо в небо.
Силы Инь и Ян в нем перепутались.
Но сердце осталось безмятежным и спокойным.
Доковыляв до колодца, Цзы-Юй посмотрел на свое отражение и повторил:
- Ох! Каким горбуном меня сделало то, что творит вещи!
Цзы-Сы спросил:
- Страшно тебе? 
- Что же тут страшного?
Если бы моя левая рука превратилась в петуха, тогда бы я кричал по ночам.
А если бы правая рука превратилась в самострел, то я бы добывал ей дичь на жаркое. 
Если бы мой крестец превратился в коляску, а душа в лошадь, то я бы обзавелся собственным 
экипажем для выезда.
Мы получаем жизнь, когда приходит время.
Лишаемся ее, когда срок истекает.
Если довольствоваться своим временем и во всем следовать естественному течению вещей, 
тогда ни радость, ни печаль не заденут тебя.
Вот что древние называли освобождение от пут.
Тех, кто не способен себя развязать, связывают вещи.
Но ведь вещам никогда не одолеть Небо и Землю.
Ради чего мне противиться моим превращениям?
Вскоре заболел Цзы-Лай.
Смерть подступила к нему.
Жена и дети столпились вокруг и громко рыдали.
Придя проститься, Цзы-Ли прикрикнул на них:
- Расступитесь!
Не тревожьте того, кто превращается! 
Прислонившись к косяку двери, он заговорил с умирающим:
- Как величественен путь превращения вещей!
Что из тебя сотворят нынче?
Куда тебя заведут перемены?
Станешь ли ты печенью крысы?
Или лапкой насекомого?
- Куда бы не велели сыну идти родители.
На восток или запад.
На юг или север, он лишь повинуется приказанию.
Силы Инь и Ян для человека больше, чем отец и мать.
Если они подвели меня к смерти, а я ослушаюсь, то буду выглядеть строптивым.
Разве их в чем-либо можно упрекнуть?
Великий Ком дал мне тело.
Ниспослал мне бремя этой жизни.
Дал мне отдых в старости и успокоит меня в смерти.
То, что сделало доброй мою жизнь, сделает доброй и мою смерть.
Представь себе, что великий литейщик будет плавить металл.
Вдруг металл забурлит и скажет:
- Я должен стать мечом Мосе, и только!
Великий литейщик, конечно, сочтет его плохим металлом.
Если ныне тот, кто пребывает в форме человека, станет твердить:
- Хочу снова быть человеком!
Хочу снова быть человеком!
То, творящее вещи, конечно, сочтет его плохим человеком.
Если ныне примем Небо и Землю за огромный плавильный котел.
Процесс превращения за плавку металла.
То я принимаю от судьбы все, что свершится.
Завершив земной путь, я спокойно засыпаю.
Придет время – спокойно проснусь.

 

 Трое мужей, Цзы-Санху, Мэн Цзыфань и Цзы-Циньчжан, разговаривали друг с другом:
- Кто из нас способен быть вместе, не будучи вместе?
Кто способен дружить, без мыслей о дружбе?
Кто способен действовать заодно, не действуя заодно?
Кто способен подняться на Небо, странствовать с туманами?
Погрузиться в беспредельное и вовеки жить, забыв обо всем? 
Все трое переглянулись и рассмеялись.
Ни у кого в сердце не возникло возражений.
Они стали друзьями.
Через какое-то время Цзы-Санху умер. 
Конфуций, узнав о его смерти, послал Цзы-Гуна помочь в погребении.
Придя в дом покойного, тот услышал, как друзья пели песню, подыгрывая себе на цитре:
Эй, Санху!  Эй, Санху!
Ты вернулся к Единому,
А мы все еще люди.
Поспешно войдя, Цзы-Гун сказал:
- Осмелюсь спросить, прилично ли вот так петь перед телом усопшего? 
Друзья взглянули друг на друга и рассмеялись:
- Что ты можешь знать об истинном ритуале!
Цзы-Гун по возвращении спросил у Конфуция:
- Что они за люди?
Правил приличия не соблюдают.
Отрешились от собственного тела и без печали поют песни над покойным другом.
Я даже не знаю, как их назвать!
Кто они?
Конфуций ответил:
- Они странствуют за пределами человеческого.
Я вращаюсь в пределах человеческого.
Бесконечному и конечному друг с другом не сблизиться.
Я поступил неразумно, послав с тобой свои соболезнования.
Ведь эти люди дружны с тем, что творит вещи.
Пребывают в едином пространстве Неба и Земли.
Для них жизнь – как зоб или чирей.
Смерть – удаление зоба, разрезание чирья.
Разве такие люди смогут отличить жизнь от смерти?
Разобрать, что в начале, что в конце?
Они допускают, что тело состоит из различного, но находят опору в едином.
Они забывают о собственном теле, печени и желчи.
Отбрасывают слух и зрение.
Следуют круговороту вещей без конца и начала.
Не ведают ни предела, ни меры.
Безмятежно скитаются за пределами мира пыли и грязи.
Обретаются в недеянии.
Разве они станут затруднять себя исполнением людских обрядов?
Угождать желаниям толпы?
- Почему же тогда Вы, учитель, следуете обрядам?
- На мне, Конфуции, кара Небес.
Но все же, нам с тобой не мешало последовать примеру тех мужей.
- Осмелюсь спросить, что же нам делать?
- Рыбы устраивают свою жизнь в воде.
Люди устраивают свою жизнь в Пути.
Для тех, кто устраивает свою жизнь в воде, достаточно вырыть пруд.
Тем, кто устраивает свою жизнь в Пути, достаточно погрузиться в недеяние.
Вот почему говорят:
« Рыбы забывают друг о друге в просторах рек и озер.
Люди забывают друг о друге в учении о Пути».
- Осмелюсь спросить, кто такой необыкновенный человек?
Кто забывает о других людях?
Конфуций ответил:
- Тот, кто избегает людей, равен Небу.
Поэтому и говорят:
«Человек, равный Небу, непримечателен среди людей.
Большой человек среди людей – маленький человек перед Небом».

 Янь Хой спросил у Конфуция:
- Когда у Мэнсунь Цая умерла мать, он причитал, не проливая слез.
Сердцем не скорбел.
Не горевал при погребении.
При таких трех упущениях он прослыл лучшим знатоком погребального ритуала в царстве Лу.
Мне, Хою, кажется очень странным то, что он приобрел такую славу, не имея на то основания.
- Этот Мэнсунь Хой достиг совершенства.
Он пошел дальше обычного знания.
Пренебречь обрядом не сумел, но для себя им пренебрег.
Он не разбирает, почему возникает жизнь, почему наступает смерть.
Не разбирает, где начало, а где конец.
И если суждено ему во что-то превратиться, он примет с доверием непостижимые для него 
превращения.
Пребывая в превращениях, как может он знать то, что не превращается?
Не пережив еще превращений, как он может знать, что это такое?
Не похожи ли мы в своем неведении на тех, кто спит?
Кто еще не испытал, что такое пробуждение?
К тому же, хоть тело его меняется, сердце не терпит урона.
Он меняет свое пристанище с каждым днем, а дух его не рассеивается.
Мэнсуню, конечно же, ведомо, что такое пробуждение.
Когда другой человек плачет, он плачет тоже, потому что следует тому, что случается.
Ведь даже когда мы говорим себе:
«Вот Я».
Можем ли мы быть уверены в том, что некто, кого мы именуем «Я», является таковым на самом 
деле?
Во сне мы видим себя то птицей, взмывающей в поднебесье.
То рыбой, погружающейся в пучины вод.
И никто не знает - спит или бодрствует тот, кто произносит эти слова.
Чем слишком серьезно относиться к превращениям, лучше встретить их с улыбкою.
А еще лучше безмятежно довериться течению жизни.
Пройти через изменение в смерти и вступить в необозримое Единство.

 

 Преисполненный Намерений пришел к Сюй Ю.
Тот его спросил:
- Чему научил тебя Яо?
- Яо сказал, что мне следует подчиниться милосердию и справедливости.
Научиться различать истинное и ложное.
- Тогда зачем ты пришел сюда?
Если Яо наложил на тебя клеймо своего милосердия и справедливости?
Отрезал тебе нос своими суждениями об истинном и ложном?
Как после этого ты сможешь странствовать по пути, где гуляют беспечно и ходят как попало?
- И все же я хотел бы отправиться в те края.
- Ничего не получится.
Незрячему бессмысленно толковать о красоте глаз, бровей и ресниц.
Слепой не оценит по достоинству парадных одежд из зеленого и желтого шелка.
- Учжан лишился своей красоты.
Цзюйлян лишился своей силы.
Желтый Владыка растерял свою мудрость.
Все сущее претерпевает изменения.
Как знать, может быть то, что творит вещи, снимет с меня, Преисполненного Намерений, 
клеймо?
Восстановит мне нос, чтобы я снова стал целым и смог последовать за Вами, Учитель?
- Как знать!
Как знать!
Хорошо, я расскажу тебе вкратце:
О, мой учитель! О, мой учитель!
Губит все вещи, а не жесток.
Взращивает тысячи поколений, а не добр.
Старше отдаленной древности, а не стар.
Покрывает и поддерживает Небо и Землю,
Высекает все формы, а безыскусен.
Вот в чем я странствую сердцем! 

 

 Янь Хой сказал Конфуцию:
- Я, Хой, продвинулся вперед.
- В чем это выражается?
- Я, Хой, забыл о милосердии и справедливости.
- Хорошо, но это еще не все.
Через день они встретились.
- Я, Хой, продвинулся  вперед.
- В чем это выражается?
- Я, Хой, забыл о ритуалах и музыке.
- Хорошо, но это еще не все.
Через день они встретились.
- Я, Хой, продвинулся вперед.
- В чем это выражается?
- Я, Хой, сижу и забываю о себе самом.
Конфуций изумился и спросил:
- Что  это значит?
- Мое тело растворилось.
Разум исчез.
Покинув тело и знания, я слился с Дао.
- Если ты един со всем сущим, значит, у тебя нет пристрастий.
Если ты живешь превращениями, ты не стесняешь себя правилами.
Ты стал мудрым!
Дозволь мне, Конфуцию, следовать за тобой.

 

 Цзы-Юй и Цзы-Сан были друзьями.
Однажды дождь лил десять дней без перерыва.
Цзы-Юй подумал:
- Как бы Цзы-Сан не заболел.
Он собрал еды и отправился навестить друга.
Подходя к его дому, услышал не то пение, не то плач.
За ударами по струнам цитры последовали слова:
- О, отец!
О, мать!
Небо ли?
Люди ли?
Голос поющего дрожал.
Слова комкались.
Войдя в дом, Цзы-Юй спросил:
- Почему ты так странно пел? 
- Я искал того, кто довел меня до такой крайности.
Не смог найти.
Разве мои отец и мать могли пожелать мне такой бедности?
Небо беспристрастно все покрывает.
Земля беспристрастно все поддерживает.
Неужели они проявили пристрастие и довели меня до нищеты?
Я искал того, кто сделал это, и не нашел.
Значит, то, что довело меня до крайности – судьба.