Глава 14. ВРАЩАЕТСЯ ЛИ НЕБО?

- Вращается ли Небо?
Покоится ли Земля?
Борются ли за свое место Солнце и Луна?
Кто-нибудь это направил?
Кто-нибудь установил эти закономерности?
Может, кто-то от безделья их толкнул и привел в движение?
Или их принудила скрытая пружина?
Значит ли это, что они сами не могут остановиться?

Облака порождают дождь?
Или дождь порождает облака?
Кто посылает столь щедрые милости?

Кто без всяких усилий,
В безмерной радости,
Движет этот мир?

Ветер поднимается с севера
И летит на восток и на запад.
Вихрем кружит в вышине.
Кто вдыхает его?
Кто его выдыхает?
Кто же этот Увэй,
Что приводит его в движение?

Можно спросить, где искать причину этого?
Колдун Сянь Чжао ответил:
- В природе существует шесть полюсов и пять элементов.
Когда предки и цари с ними считались, царил порядок.
Шли наперекор им – случалась беда.
Когда из реки Ло появилась черепаха с девятью письменами, порядок обрел совершенство.
Вещи обрели праведность.
Предки зеркалом мудрости освещали внизу всю землю.
Все в Поднебесной их поддерживали.
Называли Высшими Предками.

 Тан, советник правителя царства Сунн, спросил Чжуан-цзы о том, что такое милосердие.
Чжуан-цзы ответил:
- Милосердны тигры и волки.
- Что это значит?
- Волчица и волчата любят друг друга.
Отчего же нельзя назвать их милосердными?
- Можно спросить о настоящем милосердии?
- Для настоящего милосердия не существует предпочтения.
- Я, Тан, слышал о том, что без предпочтений нет и любви.
А без любви нет и сыновей почтительности.
Ведь не может быть настоящего милосердия без почтительного отношения к родителям?
- Нет, это не так.
Настоящее милосердие высоко.
О нем не стоит говорить, исходя из сыновней почтительности.
Но я говорю это не для того, чтобы преуменьшить или преувеличить значение сыновней 
почтительности.
Когда путник, едущий на юг, достигает столицы царства Чу, он уже не видит на севере горы 
Мин.
Почему?
Потому что гора эта слишком далека от него.
Поэтому говорится:
«Уважать родителей легче, чем их любить.
Любить родителей легче, чем их забыть.
Забыть родителей легче, чем заставить родителей забыть о тебе.
Заставить родителей забыть о тебе легче, чем самому забыть обо всем в Поднебесной.
Забыть обо всем в Поднебесной легче, чем заставить всех в Поднебесной забыть о тебе».
Обладающий полнотой жизненных свойств, даже Яо и Шуня не считает мужами, достигшими 
совершенства.
Он предается недеянию и одаривает милостью десять тысяч поколений.
Но в мире никто не знает об этом.
И разве восторгаться нужно только милосердием и сыновней почтительностью?
Ведь всем этим – почтительностью к родителям и старшим братьям.
Милосердием и долгом.
Преданностью и доверием.
Целомудрием и честностью – люди заставляют себя служить собственной добродетели.  
Большего это не стоит.
Поэтому и говорится:
«Настоящее благородство отвергает царские титулы и почести.
Настоящее богатство отвергает царскую сокровищницу.
Настоящее постижение себя отвергает имя и славу».
От всего этого Путь не меняется.

 Бэймэнь Чэн сказал Желтому Предку:
- Вы, владыка, исполняли мелодию «Восход солнца» на просторах у озера Дунтин.
Услышав ее, я сначала испугался.
Потом успокоился.
А под конец пришел в смятение.
Взволнованный, я долго молчал и не мог прийти в себя.
Желтый Предок ответил:
- Ты близок к истине.
Я сложил эту мелодию с помощью человеческого.
Настроил музыкальный инструмент с помощью природного.
Исполнил ее в соответствии с ритуалом и долгом.
Наполнил ее Великой Чистотой.

 Одно время года сменяется другим.
Соответственно тьма вещей совершает круг своей судьбы.
Расцвет и упадок.
Время войны и время мира.
Прозрачное и мутное.
Инь и Ян пребывают в равновесии.
В потоках света звучит их гармония.

 Чтобы насекомые очнулись от спячки,
Я пробуждаю их раскатами грома.
Конец без исхода.
Начало без истока.
То смерть, то рождение.
То упадок, то подъем – и так без конца.
Ни в чем нет опоры – вот ты и испугался.

 Я снова заиграл мелодию,
Объединяющую силы жара и холода.
Озарил ее сиянием Солнца и Луны.
Звуки то прерывистые, то протяжные.
То нежные, то суровые.
Все они сливались в Высшее Единство.
И не было в том Единстве ничего постоянного.
Не было ничего главенствующего.
В долине звуки заполняли долину.
В ущелье заполняли ущелье.
Размах мелодии зависел от вместимости вещей.
Закупорь все отверстия, и сила ее сохранится.
Звучание раздольное.
Названия высокие и светлые.
Благодаря песне души предков и боги
Останутся в мире мрака.
Солнце, луна и звезды будут идти своим путем.

Я останавливался там, где есть предел.
Двигался там, где предела нет.
Размышлял, но не мог постичь.
Смотрел, но не мог увидеть.
Бежал вдогонку, но не мог догнать.
Бездумно стоял я на пути 
К пустотам четырех пределов.
Опирался на  высокий платан и пел: 

 Сердце исчерпывается пределом известного.
Зрение истощается пределом видимого.
Силы заканчиваются пределом стремлений.
Я стою у порога Непостижимого – и довольно.
Тело наполнено пустотою пустот.
Такое податливое!
Такое спокойное!

 Ты почувствовал этот сокровенный покой, потому и успокоился.
Я снова заиграл.
Не ленясь.
Соединил мелодию с естественным течением жизни.
Звуки следовали беспорядочно, бесформенно.
Так поет на ветру густой лес.
Песня разливалась широко, по всему миру.
Нигде не достигала предела.
Сумрачная, смутная, почти беззвучная.
Она ни откуда не исходила.
Уносилась в Беспредельное.
Погружалась в Сокровенное.
Иным казалась она смертью.
Другим – рождением.
Третьим – внутренней полнотой.
Четвертым – внешним блеском.
В движении, в течении она рассеивалась,
Перемещалась, не придерживаясь постоянного.
Обычные люди слушали ее с недоверием.
Мудрые ей внимали.
Ибо мудрые проникают в суть вещей.
И следуют велению судьбы.
Действие Небесной Пружины еще не проявилось,
А пять органов чувств уже бодрствуют.
Это называется музыкой Неба –
Слов нет, а сердце радуется.

 Род Ян воспел ее в гимне:
- Вслушайся – звука ее не услышишь.
Всматривайся – формы ее не увидишь.
Небо заполнит.
Заполнит и Землю.
Шесть полюсов обнимая собою.

 Ты захотел ее услышать, но не воспринял.
Потому и пришел в смятение.
Мелодию я начал со страха.
Страх вызывает почтение.
Я продолжил спокойно.
Ты тоже успокоился.
Закончил я смятением.
Смятение ведет к потере знания.
Тот, кто потерял знание, приходит к Пути.
Путем можно наполниться и с ним пребывать.

 Когда Конфуций странствовал на западе в царстве Вэй, Янь Юань задал вопрос наставнику 
Цзиню:
- Что вы думаете о поведении Учителя?
- Твой Учитель зашел в тупик.
Как жаль!
- Почему?
- Совершая обряд, соломенное чучело собаки не показывают собравшимся.
Его хранят в корзине.
Покрывают узорчатым платком.
Чтобы приблизится к нему, Предок и Распорядитель церемонии соблюдают пост.
А после обряда чучело выбросят, и оно превратится в пучок соломы.
Прохожие будут топтать мешковину, наступая на голову и спину собаки.
А солому сожгут, приготавливая пищу.
Если кто-нибудь снова подберет чучело собаки.
Уложит его в корзину.
Накроет узорчатым платком.
Странствуя, будет на ней спать, то ему приснится кошмар или он засорит себе глаза.
Ныне же твой Учитель опять подбирает залежалые чучела собак времен древних царей. Сзывает 
учеников.
С ними странствует.
Спит на чучеле.
Поэтому на него повалили дерево в царстве Сун.
Ему пришлось бежать из Вэй.
Разве это не было кошмарным сном?
Он терпел лишения на границе Чэнь и Цай.
Семь дней оставался без горячей пищи и чуть не умер с голоду.
Разве это не было засорением глаз?
Ведь по воде лучше всего передвигаться в лодке.
А по суше – в повозке.
В лодке можно  передвигаться по воде без усилий.
Но толкать лодку по суше – значит,  за всю жизнь не продвинуться ни на шаг.
Разве древность не отличается от нашего времени как вода от суши?
Разве чжоуские порядки не отличаются от луских, как лодка от повозки?
Применять ныне в Лу чжоуские порядки, не тоже ли, что толкать лодку посуху?
Только из сил выбьешься, а проку не будет никакого.
Конфуций не ведает, что движение безгранично.
Что, соответствуя вещам, все развитие бесконечно.
Разве ты не видел колодезного журавля?
Хочешь зачерпнуть воду – он опустится.
Отпустишь его – он поднимется.
Его нагибает человек, а не он нагибает человека.
Поэтому его поклоны не могут обидеть людей.
Так же обряды и долг.
Законы и меры времен трех владык и пяти предков уважали не за то, что они были 
одинаковыми, а за то, что они отвечали порядку.
Сравнивать их между собой – все равно, что уподоблять друг другу резань и грушу, мандарин 
и помелон.
Все они съедобны, однако, вкус у них разный.
Так же обряды и долг, законы и меры изменяются в соответствии со временем.
Если же вы оденете обезьяну в платье мудрого советника Чжоу-гуна.
То она непременно станет кусать, грызть, тащить, рвать платье.
И не успокоится, пока его с себя не стащит.
Различие между древностью и современностью – как различие между Чжоу-гуном и обезьяной.
В старину красавица Сиши из-за болей в сердце хмурилась и была печальна.
На нее залюбовалась некая Уродина.
Вернувшись домой, она тоже стала хвататься за сердце и охать на виду у всех в своем 
селении.
Однако, богачи, завидя ее, крепко запирали ворота и не показывались. 
Бедняки, завидя ее, уходили прочь, и уводили с собой жен и детей.
Уродина поняла, что хмурится красиво, но не поняла, почему красиво.
Жаль!
И твой Учитель оказался в таком же тупике.

 Конфуций дожил до пятидесяти одного года, но так и не постиг Путь.
Тогда он отправился на юг и достиг Пэй.
Там увиделся с Лао-цзы и тот его спросил:
- Ты пришел?
Я слышал, что ты добродетельный муж с севера.
Ты тоже обрел Путь?
- Еще не обрел.
- Как же ты его искал?
- Я искал его в мерах и числах, но за пять лет так и не обрел.
- Как еще ты его искал?
- Я искал его в учении об Инь и Ян, но за десять лет и два года так и не обрел.
Лао-цзы сказал:
- Иначе и быть не могло.
Если бы Путь можно было поднести, каждый поднес бы его своему государю.
Если бы Путь можно было подать, каждый бы подал его своим родителям.
Если бы Путь можно было поведать, каждый поведал бы его своим братьям.
Если бы Путь можно было передать, каждый передал бы его своим детям и внукам.
Но этого сделать нельзя.
Тут уж ничего не поделаешь.
Путь не задержится у того, у кого внутри нет главного.
Не подойдет тому, кто внешне ему не пара.
Что исходит изнутри, не примут вовне.
Потому мудрый себя не раскрывает.
Что исходит извне, не найдет места внутри.
Потому мудрый ничего в себе не таит.
Слава – общее достояние.
Много от нее забирать нельзя.
Милосердие и долг – это словно постоялый двор древних государей.
Там можно разок переночевать, а долго жить нельзя.
Многие встречные будут укорять.
Не оберешься неприятностей.
Настоящие люди древности проходили дорогой милосердия.
Останавливались на ночлег у долга.
Все для того, чтобы потом странствовать в беспредельной пустоте. 
Кормиться от небольшого поля.
Обрабатывать незаложенный огород.
Жить на приволье.
В недеянии.
От небольшого поля легко прокормиться.
С незаложенного огорода не отдавать займа.
Древние это называли «странствием ради собирания подлинности в себе».
Кто считает истинным богатство, не способен уступить жалование.
Кто считает истинным славу, не способен уступить имени.
Кто считает истинным  власть, не способен уступить ее рукоять другому.
Тот, кто держит все это в своих руках – дрожит.
Тот, кто отдает – страдает.
Такие ничего не замечают вокруг себя и ни на миг не могут обрести покой.
Они из тех, на ком лежит кара Небес.
Устрашать и завлекать.
Отбирать и давать.
Ругать и наставлять.
Миловать и казнить - таковы восемь способов исправления людей.
Но применять их может лишь тот, кто умеет, не стесняя себя, следовать Великому 
Превращению.
Потому и говорят, что лишь тот, кто сам прям, может выпрямлять других. 
Перед тем, чье сердце с этим не согласно, не откроются Небесные Врата.

 Конфуций встретился с Лао-цзы и заговорил о милосердии и долге.
Лао-цзы сказал:
- Если, просеивая мякину, засоришь глаза.
Тогда небо и земля, все четыре стороны света поменяются местами.
Если искусают комары и москиты, не заснешь всю ночь.
Но нет напасти больше, чем печаль о милосердии и долге.
Она возмущает мое сердце.
Если вы хотите, чтобы Поднебесный мир не утратил своей первоначальной безыскусности, 
странствуйте по свету привольно, как ветер.
Останавливайтесь.
Возвращайтесь к Праведности.
К чему же столь рьяно, будто в поисках утерянного сына, вы бьете во все барабаны?
Ведь лебедь бел не оттого, что каждый день купается.
Ведь ворона черна не оттого, что целый день ковыряется в грязи.
Естественные свойства черного и белого не нуждаются в том, чтобы о них спорить. 
Красота имени и слава не нуждается в том, чтобы ее раздувать.
Когда источник высыхает, рыбы, поддерживая одна другую, собираются на мели и стараются 
дать друг другу влагу дыханием и слюной.
Но лучше им забыть друг друга в просторах рек и озер.
Повидавшись с Лао-цзы, Конфуций вернулся домой и три дня молчал.
Ученики спросили:
- С чем вы, Учитель, вернулись от Лао-цзы?
Какими словами вы его поучали?
- У меня было такое чувство, что я повидался с драконом.
Дракон свернулся в клубок, и образовалось тело.
Расправился, и образовался узор, вмещающий в себя всю красоту мира.
Он двигается подобно летящим облакам.
Кормится от сил жара и холода.
Я разинул рот и не смог его закрыть.
Как же мне было поучать Лао-цзы?
Цзы-Гун спросил:
- Выходит, в мире есть человек, который сидит неподвижно, а имеет облик дракона?
Хранит молчание, но обладает громоподобным голосом?
Действует подобно Небу и Земле?
Могу ли я посмотреть на него?
С одобрения Конфуция Цзы-Гун встретился с Лао-цзы.
Когда он пришел, Лао-цзы сидел, поджав ноги, в главном зале дома.
Тихим голосом он сказал гостю:
- Я прожил на свете уже немало и скоро уйду.
Какие наставления ты можешь мне дать?
Цзы-Гун спросил:
- Три Владыки и Пять Царей по-разному управляли Поднебесной.
Слава же им выпала одинаковая.
Почему же вы один не считаете их великими мудрецами?
- Подойди поближе, юноша.
Почему ты считаешь, что управляли они по-разному?
- Яо передал престол Шуню.
Шунь передал престол Юю.
Юй много трудился.
Тан поднял войска.
Вэнь-ван слушался Цзоу и не осмеливался поднимать восстание.
У-ван восстал против Цзоу и не стал ему подчиняться.
Вот почему я говорю, что управляли они по-разному.
Лао-цзы попросил Цзы-Гуна подойти еще ближе  и сказал:
-Я тебе поведаю, как управляли Поднебесной Три Владыки и Пять Предков.
Желтый предок, правя Поднебесной, привел сердца людей к единству.
Когда родители умирали, дети их не оплакивали.
Народ их не порицал.
Яо управлял миром так, что в сердцах людей Поднебесной появились родственные чувства.
Если из-за смерти своих родителей люди придавали меньше значения смерти чужих родителей, 
народ их не порицал.
Шунь управлял миром так, что в сердцах людей зародилось соперничество.
Женщины родили после пяти лун беременности.
Дети, после пяти лун от рождения уже могли говорить.
Еще не научившись улыбаться, начинали узнавать людей.
И вот тогда люди стали умирать преждевременно.
Юй управлял миром так, что сердца у людей опять изменились.
Они стали хитрыми.
Они обрели страсти.
Когда люди стали такими, уже никто не считал постыдным взяться за оружие.
Убийство разбойника уже не считалось убийством человека.
Каждый защищал только тех, кого считал своими.
Поднебесную разделили на роды людей.
Поднебесную обуял ужас.
Мир был так напуган, что появились Конфуций и Мо Ди со своими учениками.
От них пошли правила отношений между людьми в Поднебесной, а ныне еще и правила отношений 
с женами.
О чем еще говорить!
Три Владыки и Пять Предков наводили порядок в Поднебесной.
Называется – навели порядок.
Худшего беспорядка еще не было.
Многознайство Трех Владык привело к затмениям солнца и луны.
К осквернению гор и вод.
Расстроило смену времен года.
Их многознайство повлекло за собой большие беды, нежели нашествие скорпионов и диких 
зверей.
Никто не чувствовал себя в безопасности.
А они мнили себя мудрецами!
Им нужно было стыдиться себя, да только стыда у них не было.
Цзы-Гун в  замешательстве и смущении не мог сдвинуться с места.

 Конфуций сказал Лао-цзы:
- Я, Цю, считаю, что давно привел в порядок шесть основ.
Это песни, предания, обряды, музыка, гадания и хроники.
Много лет изучал шесть канонов – «Книгу Песен», «Книгу Преданий», «Записки о ритуалах», 
«Записки о музыке», хроники «Весна и осень», «Книгу Перемен».
Теперь я досконально постиг их смысл.
Обладая этим знанием, я посетил семьдесят двух правителей уделов, но ни один из них не 
усмотрел в моих рассказах ничего полезного для себя. 
Как трудно убедить этих людей!
Или трудно сделать понятным для мира праведный Путь?
- Вы бы лучше подумали о том, как вам повезло, что вы не встретились с мудрыми царями 
былых времен.
Ведь шесть канонов – это только мертвые следы мудрецов.
Разве в них заключен подлинный смысл их деяний?
Разве в них говорится о том, как следы проложены?
Слова, сказанные тобою ныне, - тоже следы.
Следы остаются и от башмаков.
Но разве следы – это сами башмаки?
Белые цапли зачинают, когда смотрят друг на друга немигающим взором.
Насекомые зачинают, когда самец застрекочет сверху, а самка откликается снизу.
Мифический Лэй, будучи одновременно самцом и самкой, зачинает сам от себя. 
Природу живых существ нельзя изменить.
Судьбу невозможно поправить.
Время нельзя остановить.
Путь нельзя преградить.
Постигнешь законы Пути, и все станет возможным.
Утратишь – ничего не добьешься.
Конфуций не показывался три месяца.
После снова пришел к Лао-цзы и сказал:
- Вороны и сороки откладывают яйца.
Рыбы мечут икру.
Бабочки претерпевают метаморфозы.
Когда рождается младший брат, старший брат плачет.
Слишком долго я не понимал, что значит быть другом перемен в мире.
И если человек не умеет быть другом перемен, разве может он изменить других людей?
Лао-цзы ответил:
- Неплохо.
Вы, кажется, все правильно поняли.