Глава 21. ТЯНЬ ЦЗЫФАН

Тянь Цзыфан,  беседуя с вэйским царем Вэнь-хоу,  усердно хвалил Юйгуна. 
Царь спросил:
- Юйгун – ваш наставник?
- Нет, он мой земляк.
Речи его мудры. 
Он верно говорит об учении, поэтому его ценят все односельчане.
- Значит, у вас нет наставника?
- Есть.
- Кто же он?
- Его зовут Дунго Шунь-цзы. 
- Почему же вы, учитель Тянь, никогда о нем не упоминали?
- Разве я достоин упоминать о нем?
Это настоящий человек.
Обликом он, как все.
Но сердце его – вместилище Неба.
Следует по Пути, хранит истинное.
Душой чист.
Всех на свете приемлет.
Для тех, кто не обладает учением, служит образцом праведной жизни.
Глядя на него,  люди изменяются как бы сами собой.
Цзыфан ушел, а государь был так изумлен его словами, что целый день молчал.
Потом созвал своих придворных и сказал:
- Как далеко мне до мужа с целостными свойствами.
Прежде я считал пределом совершенства речи мудрых и знающих.
Поведение милосердных и справедливых.
Когда же услышал о наставнике Цзыфана, тело мое обрело невесомость.
Во мне исчезло желание двигаться.
Уста сомкнулись.
Расхотелось говорить.
Мои прежние наставники показались мне глиняными статуями.
Даже мое царство перестало обременять меня.

 Вэньбо Сюэ-цзы, направляясь в царство Ци, остановился на ночлег в Лу. 
Некоторые лусцы захотели с ним повидаться.
Но Сюэ-цзы сказал:
- Я слышал, что благородные мужи срединных царств сведущи в соблюдении ритуала и долга.
Но они невежественны в познании человеческого сердца.
Я не желаю их видеть.
Посетив Ци, на обратном пути Сюэ-цзы вновь остановился в Лу.
Жители снова попросили его о встрече.
Сюэ-цзы сказал:
- Прежде просили о встрече со мной.
Ныне опять просят о встрече.
Не иначе, как они хотят поколебать мою  твердость.
Он вышел и принял гостей.
Вернулся к себе опечаленный.
На следующий день опять принял гостей.
И опять, вернувшись к себе, печально вздохнул.
Слуга спросил его:
- Почему после встречи с гостями вы печально вздыхаете?
Сюэ-цзы ответил:
- Не буду от тебя ничего скрывать.
Люди срединных царств сведущи в соблюдении ритуала и долга.
Но невежественны в познании человеческого сердца.
Те, кто меня навещал, входили, точно по циркулю.
Выходили, точно по угольнику.
Вид имели торжественный, словно они тигр или дракон.
Они советовали мне, словно сыновья.
Наставляли меня, словно отцы.
Вот отчего я так печален.
Конфуций тоже встретился с Сюэ-цзы.
Выйдя от него, Конфуций не сказал ни слова.
Цзы-ли спросил:
- Почему вы, учитель, ничего не говорите об этой встрече?
Вы ведь так давно хотели этого.
Конфуций ответил:
- Я с первого взгляда понял, что этот человек осуществляет в себе Путь.
Словами этого не передать.

 Янь Хой сказал  Конфуцию:
- Когда вы, учитель, идете неторопливо, и я не тороплюсь.
Вы, учитель, спешите, и я спешу.
Вы, учитель, бежите, и я бегу.
Но, когда вы мчитесь, не поднимая пыли, то я, Хой, отстаю и лишь провожаю вас взглядом.
- Что значат твои слова, Хой?
- «Когда вы идете неторопливо, и я не тороплюсь» означает, что когда вы говорите, я тоже 
говорю.
«Вы, учитель, спешите, и я спешу» означает, что когда вы спорите, я тоже спорю.
«Вы, учитель, бежите, и я бегу» означает, что когда вы рассуждаете об учении, я тоже 
рассуждаю об учении.
«Когда вы мчитесь, не поднимая пыли, я отстаю и лишь провожаю вас взглядом» означает, что 
я не понимаю –
Почему вам, учитель, доверяют, хотя вы не даете обещаний.
Почему с вами дружат, хотя вы никому не угождаете.
Почему все ищут встречи с вами, хотя у вас нет титулов.
Конфуций воскликнул:
- О!
Разве не ясно?
Нет печали сильнее, чем печаль о смерти сердца.
Даже смерть человека не так удручает.
Солнце восходит на востоке.
Заходит на западе.
С его движением согласуется вся тьма вещей.
Обладающие глазами и ногами, дождавшись его, занимаются своими делами.
Они действуют, когда солнце светит.
Прячутся, когда солнце садится.
Так и со всей тьмой вещей.
Одним назначено умереть.
Другим назначено жить.
Получив однажды свой телесный облик, я не буду его менять до самой смерти.
День и ночь сменяют друг друга беспрерывно.
Подражая им, я тоже все время в движении.
Когда моя телесная форма подойдет к концу, не ведаю.
Она образовалась сама собой.
Даже знающий судьбы не сможет предсказать ее будущее.
Я, Цю, с каждым днем ухожу все дальше.
Вот так, день за днем, я становился таким, каков есть сейчас.
Мы с тобой всю жизнь прожили бок о бок.
Как печально, что ты до сих пор всего не понял.
Боюсь, ты замечаешь во мне только то, что можно увидеть со стороны.
Но эти внешние проявления уже принадлежат прошлому.
Ты напрасно думаешь, что они еще существуют.
Думать так, все равно, что искать сбежавшую лошадь на опустевшем рынке.
Я, внимая тебе, обо всем забываю.
Ты, внимая мне, должен обо всем забывать.
Для чего обременять себя житейскими тяготами?
Ведь, даже если я забуду о том, каким я был прежде, от меня все равно останется что-то 
незабываемое. 

 Конфуций пришел к Лао-цзы.
Тот только что вымылся и сушил свои распущенные волосы.
Сидел неподвижно, словно и не человек.
Конфуций подождал удобного момента и вскоре, когда Лао-цзы обратил на него внимание, 
почтительно произнес:
- Не ослеп ли я?
Верить ли глазам?
Только что ваше тело, учитель, было неподвижно, как высохшее дерево.
Словно вы оставили мир людей и успокоились в высшем одиночестве.
Лао-цзы ответил:
- Я странствовал сердцем у истоков вещей.
- Что это означает?
- Сердце замкнулось в себе и не может ничего познавать.
Уста сомкнулись и не могут говорить.
Но все же, попытаюсь тебе поведать об этом.
Сила Инь, достигнув предела, замораживает.
Сила Ян, достигнув предела, сжигает.
Холод уходит в Небо.
Жар движется в Землю.
Воздействуя друг на друга, они создают всеобщее согласие.
В нем рождаются все вещи.
Нечто создало этот порядок.
Но никто не видел его телесной формы.
Уменьшаясь и увеличиваясь,
Переполняясь и опустошаясь,
То угасая, то разгораясь,
Обновляется с каждым днем
И преобразуется с каждым месяцем.
Оно трудится непрестанно,
Но никто не видит результатов его труда.
Все живое из чего-то рождается.
Все умершее куда-то уходит.
Начала и концы от века
Сплетены в одно кольцо,
И никто не знает, где его предел.
Если не это, то что еще может быть
Нашим истоком, нашим первоначалом?
- Осмелюсь спросить, что означает ваше странствие?
Лао-цзы ответил:
- Так странствовать – это самое прекрасное, самое высшее наслаждение.
Того, кто обрел это, назову настоящим человеком.
- Хотелось бы узнать об этом.
Как странствовать?
- Травоядные животные не страдают от перемены пастбищ.
Родившиеся в воде, не страдают от перемены воды.
При малых переменах и те, и другие, сохраняют великое постоянство своей природы.
Не допускай в свою грудь ни радости, ни гнева.
Ни печали, ни веселья.
Ведь в Поднебесной вся тьма вещей существует в Единстве.
Обретешь это Единство и станешь ему подобен.
Тогда твое бренное тело станет как пыль и грязь.
Жизнь и смерть, начало и конец станут как день и ночь.
Тогда ничто на свете не приведет тебя в смятение.
Не нарушит твой покой.
И меньше всего мысли о приобретениях и потерях, о счастье и несчастье.
Ты отбросишь свой чин, словно стряхнешь с себя пыль.
Ты поймешь, что все ценное – в нас самих.
И эта ценность не утрачивается с изменениями.
Если мы никогда не достигнем предела в бесчисленных превращениях мира, с какой стати эти 
превращения должны нас волновать?
Это понимает лишь тот, кто растворился в Пути.
Конфуций воскликнул:
- Праведностью своей вы, учитель, равны Небу и Земле!
Словами своей мудрости вы ведете мое сердце к совершенству!
Кто из благородных мужей древности смог обойтись без них!
Лао-цзы ответил:
- Это не так.
Когда вода течет вниз, она сама ничего не делает.
Ибо стекать – это ее природное свойство.
Таковы и свойства настоящего человека.
Он не совершенствуется, а вещи следуют за ним.
Небо само по себе высоко.
Земля сама по себе тверда.
Солнце и Луна сами по себе светлы.
Что же им надобно совершенствовать?
Выйдя от Лао-цзы, Конфуций рассказал обо всем Янь Хою:
- В моем мудрствовании о Пути я был подобен червяку в жбане с уксусом.
Если бы учитель не снял крышку, никогда бы не догадался о великом Единстве Неба и Земли.

 Чжуан-цзы встретился с луским  царем Ай-гуном.
Царь сказал:
- В Лу много конфуцианцев, а ваших последователей мало.
Чжуан-цзы возразил:
- В Лу мало конфуцианцев.
- Как можно так говорить?
По всему царству ходят люди в конфуцианских одеждах.
- Я, Чжоу, слышал, что конфуцианцы носят круглую шапку в знак того, что познали время 
Небес.
Обуваются в квадратную обувь, в знак того, что познали форму Земли.
Подвешивают к поясу нефритовое наперстие в знак того, что решают дела немедленно.
Благородные мужи, постигшие этот Путь, не носят такую одежду.
А те, кто ее носит, едва ли знают о Пути.
Вы, государь, думаете иначе.
Так почему бы не объявить по всему царству указ о том, что тот, кто носит такую одежду, 
но не знает учения, будет казнен.
Ай-гун велел пять дней подряд оглашать этот указ.
И в Лу никто не посмел носить одежду конфуцианцев.
Лишь один муж в такой одежде остановился перед царскими воротами.
Царь его позвал и стал задавать вопросы о государственных делах.
Этот человек оказался неистощим на мудрые советы.
Его ответы содержали тысячи вариантов и тьму оттенков.
Чжуан-цзы сказал:
- Во всем царстве Лу один конфуцианец.
Вот это можно назвать много.

 Байли Си не позволял мыслям о титулах и наградах проникать в свое сердце.
Просто исправно пас буйволов.
Буйволы жирели.
Поэтому циньский царь Му-гун не обратил внимания на его низкое происхождение и доверил 
ему управление государством.

 Царь Ююй не позволял думам о жизни и смерти проникать в свое сердце.
Поэтому был способен воодушевить людей.

 Суньский царь Юань-гун решил заказать себе картину.
Вызвали к нему всех придворных писцов.
Те встали у трона, держа в руках таблички с царским указом.
Стали облизывать кисти и растирать тушь.
Те, кто не поместился, толпились за дверями зала и производили те же действия.
Один писец пришел с опозданием.
С праздным видом принял приказ.
Сложил в приветствии руки и, не останавливаясь, прошел в боковые покои.
Царь послал проследить за ним.
Пошедший за писцом, увидел, как тот снял верхнюю одежду и уселся на пол, раскинув ноги.
Царь воскликнул:
- Вот настоящий художник.
Ему и можно поручить работу.

 В местечке Цзан царь Вэнь-ван повстречал необычного рыбака.
Рыбак удил без крючка.
Удилище не держал.
На немой вопрос царя другие рыбаки ответили:
- Всегда так рыбачит.
Вэнь-ван пожелал его возвысить и вручить бразды правления.
Но, опасаясь недовольства своих близких советников и старших родичей, после долгих 
раздумий отказался от своего намерения.
Утром, опасаясь, что народ может лишиться покровительства Неба, собрал своих сановников и 
сказал:
- Ночью я, Единственный, увидел доброго человека с черным лицом и бородой.
Человек был верхом на пегом коне с одним пурпурным копытом.
Этот человек мне крикнул:
- Поручите управление мужу из местечка Цзан.
Воодушевленные сановники воскликнули:
- Это был ваш Предок.
Царь предложил:
- В таком случае, может, погадаем об этом на панцире черепахи?
Все сановники загалдели:
- Зачем гадать!
Это же приказ царя, вашего Предка, а не кого-либо другого!
Затем сановники отправились к рыбаку из Цзан и вручили ему бразды правления.
Этот муж не менял уложений и обычаев.
Не оглашал пристрастных указов.
По прошествии трех лет Вэнь-ван увидел, что лихие молодцы покончили со своим ремеслом и 
распустили свои шайки.
Старшие должностные лица перестали блюсти лишь собственную добродетель.
Через все четыре границы больше не смели вторгаться соседи для грабежей и обмана.
Поскольку лихие молодцы покончили со своим ремеслом и распустили свои шайки, они стали 
уважать общее.
Поскольку старшие должностные лица перестали блюсти лишь собственную добродетель, они 
стали заниматься общими делами.
Поскольку через границы перестали вторгаться соседи с намерение пограбить, владетельные 
князья перестали помышлять об измене.
Тут Вэнь-ван пригласил к себе мужа из Цзан, и, встав перед ним лицом к северу, спросил:
- Можете ли вы управлять всем Поднебесным миром?
Тот с бесстрастным видом промолчал и не ответил царю.
Утром он отдавал приказания, а ночью бесследно исчез.
Никто о нем больше ничего не слышал.
Янь Юань спросил Конфуция:
- Разве Вэнь-ван не был само совершенство?
Зачем он сослался на сон?
Конфуций ответил:
- Замолчи!
Вэнь-ван имел всего в достатке.
Но зачем ему нужны укоры?
Он просто сообразовался с моментом.

 Ле Юйкоу показывал Бохуаню-Безвестному свое искусство стрельбы из лука.
Поставил на локоть кубок с водой.
Натянул тетиву.
Пустил стрелу.
Не дожидаясь, когда она долетит до цели, пустил вторую и третью.
И все это время стоял неподвижно, точно истукан.
Бохуан-Безвестный сказал:
- Это мастерство стрельбы при стрельбе, а не стрельба без стрельбы.
А смог бы ты стрелять, если бы взошел со мной на скалу и встал над обрывом в тысячу 
саженей?
Безвестный поднялся на высокую скалу.
Встал на камень, нависающий над пропастью в тысячу саженей. 
Повернулся спиной к обрыву.
Отступил назад так, что ступни до половины оказались над пропастью.
После чего позвал к себе Ле Юйкоу.
Тот не смог подойти.
Лег на землю и закрыл лицо руками, обливаясь холодным потом.
Безвестный сказал:
- У настоящего человека душевное состояние не меняется, даже если он воспаряет в голубое 
небо.
Опускается в мировую бездну или улетает к дальним пределам земли.
Тебе же сейчас хочется зажмуриться от страха.
Опасность в тебе самом!

 Цзянь У спросил  Сунь Шуао:
- Вы трижды занимали пост советника государя и не высказывали высокомерия.
Трижды вас смещали с этого поста и вы не выглядели опечаленным.
Сначала я опасался за вас, но теперь, увидев ваше безмятежное лицо, хочу спросить, как 
вам это удается?
Что вы делаете со своим сердцем?
Сунь Шуао ответил:
- Я ничем не лучше других.
Я не могу противиться моему назначению на должность.
Не могу предотвратить свой уход со службы.
Все приобретения и потери не имеют ко мне никакого отношения.
Поэтому я из-за них не волнуюсь.
Чем же я лучше других?
Я даже не знаю, оказывают почет моей должности или мне самому.
Если почитают мою должность, то я здесь ни при чем.
Если почитают меня самого, то это не относится к моей должности.
Сердце мое самодостаточно.
Я безразлично смотрю по сторонам и даже не умею отличать знатного человека от 
простолюдина.
Услышав об этом, Конфуций сказал:
- Вот настоящий человек древности.
Знающие не могут с ним спорить.
Красивые не могут вовлечь его в распутство.
Воры не могут его обокрасть.
Даже Фу Си и Желтый Предок не смогли бы завязать с ним дружбу.
Жизнь и смерть – великие события, но и они не могут повлиять на него.
Что же говорить о должностях и мирской славе?
Когда такой человек восходит на высокую гору, дух его не знает препятствий.
Когда опускается в морскую пучину, не намокает.
Попадая в трудное положение, не чувствует себя стесненным.
Обладая изобилием, подобно Небу и Земле, делится им с другими.
Чем больше отдает, тем большим владеет.

 Правитель удела Чу сидел рядом с правителем удела Фань.
Кто-то из приближенных чуского царя сказал:
- Есть три предзнаменования того, что удел Фань погибнет.
Правитель Фань ответил:
- Исчезновение удела не может положить конец моему существованию.
А если исчезновение удела не может положить конец моему существованию, тогда сохранность 
удела Чу не может гарантировать продления вашего существования.
Отсюда можно сделать вывод, что Фань еще не начало погибать.
А Чу еще не начало существовать.